MARY EMILY WATSON

Emma Stone

Мэри родилась в семье самой обыкновенной. Её родители и слыхом не слыхивали ни о волшебстве, ни о магическом мире и не представляли себе, что их дочь совсем не обыкновенная. В чудеса они не верили  так же, как не верили в заговоры, пророчества, колдовство и магию. Никто из старших братьев Мэри не чудил, и ей самой предстояло тоже оставаться совершенно «обычной». Она и была как все дети. Везде совала свой нос, хотела всё знать и мучила всю семью сплошными «почему?», «откуда?» и «зачем?». Любознательная и усидчивая, она с удовольствием училась, не доставляя своим родителям почти никаких проблем. Магия не давала о себе знать до 7 лет. Да и то, когда проявила, этого никто и не заметил вовсе: никаких цирковых представлений и сбежавшихся соседей не было и в помине. Ко времени первого всплеска магии у Мэри в семье уже некоторое время жил котёнок. Его принёс Роберт, отобрав у каких-то мальчишек, мучивших бедное животное. Выгнать кроху на улицу у родителей не поднялась рука, и маленькое существо осталось у них жить, обретя новый дом. Котёнок был пугливый, часто прятался и убегал, а искать его приходилось всей семьёй. Далеко он не уходил, возможно, просто боялся опять попасться в жестокие руки. У Мэри вошло в привычку чуть ли не везде с собой его таскать, слишком она к животинке привязалась. Когда котёнок в очередной раз прятался, она искала его по всему дому и на прилегающем участке, даже выучила любимое место, где он мог прятаться – на дереве. Мэри привыкла его оттуда снимать, ловко карабкаясь вверх. В то время она вообще ничего не боялась, не верила, что может упасть, ведь десятки раз уже поднималась наверх и спускалась целой и невредимой. Собираясь вернуть убежавшего питомца домой и в этот раз, она без колебаний влезла на дерево. Стоило ей только взглянуть вниз и ужаснуться, как высоко она в этот раз залезла, протянуть руку к котёнку и осторожно взять его, как он, чего-то в снова испугавшись, вдруг запустил свои когти прямо ей в руку. От боли потеряв на мгновение концентрацию и забыв, что она находится в нескольких метрах над землёй, Мэри оступилась и полетела вниз. Сдавлено вскрикнув и в ужасе зажмурившись, не желая видеть, как земля быстро несётся по направлению к ней, она уже приготовилась к удару, но его не последовало. Девочка зависла в сантиметрах десяти над землёй, а затем опустилась вниз, по-прежнему держа в руках свою ценную ношу. Никто этого не видел, сама Мэри не слишком заостряла на этом внимание, ведь на её взгляд не случилось ничего страшного. Только мама потом спросила, откуда царапины на руке, вот и всё. Уотсон даже не поняла, что могла в тот день с лёгкостью сломать себе шею.
   Когда в июле 1968 года в их семью пришёл представитель от школы магии и рассказал о том, что Мэри волшебница, ему никто, конечно, не поверил. Родители не могли вспомнить никаких странностей за своей дочерью, а сама Мэри смутно припоминала случай четырёхлетней давности, но не очень стремилась об этом рассказывать. Она сама не понимала, случилось ли всё на самом деле или только ей приснилось? Виновник случившегося давно вырос, по деревьям больше не лазал и жизнь девочки под угрозу не ставилась. Магия пусть и не спала, но дремала. Волшебнику стоило немалых усилий убедить родителей Мэри отправить её в Хогвартс. Не сказать, что те отпирались, просто были обескуражены, и им требовалось время, прежде чем принять настолько важное решение. А сама Мэри в тот момент дикого энтузиазма от вырисовывающихся перспектив не испытала вовсе. Она и хотела в Хогвартс, и не хотела одновременно. К чему бросать семью и друзей? К тому же в мире у волшебников всё было такое странное и непривычное для неё: ей купили мантии, остроконечную шляпу, книги и принадлежности для учёбы и к тому же – волшебную палочку! Вот уж с ней Уотсон вообще не представляла, как управляться. Ах да, ещё у неё появилась сова, и теперь снова было о ком заботиться.  Птица должна была носить родителям письма, так, по крайней мере, ей сказали. Привычных конвертов, марок и почтальонов в мире магии не было.
   Попав в совершенно незнакомую обстановку, первое время Мэри вообще не высовывалась, была тише воды и ниже травы. Она всеми силами пыталась освоиться в новом мире, усердно готовилась к занятиям, изучала историю магического мира, запоминала обычаи и традиции. Ей хотелось понять, что она тут не чужая и её место действительно здесь. Волшебная шляпа отправила Мэри на Хаффлпафф и совсем при этом не раздумывала. Едва шляпа оказалась на голове у Мэри, шляпа тут же вынесла свой вердикт, а девочка и не возражала. Она тогда вообще плохо разбиралась в том, насколько сильно один факультет отличается от другого. Хаффлпафф стал ей вторым домом, а однокурсники второй семьёй. В первый месяц Фисташка носила письма домой едва ли не каждый день, но со временем Мэри стала отправлять письма всё реже, освоившись. Она привыкла к школе, как привыкает человек к любым обстоятельствам. У неё просто не было выбора.
    Учиться в Хогвартсе было, по большой части, Мэри не просто. Были предметы, которые давались тяжелее, были и те, которые давались легче, но при подготовке к любому предмету нужна была концентрация, усидчивость и внимательность. Тяжелее давались заклинания и защита от тёмных искусств, чуть меньше приходилось сидеть над трансфигурацией и травологией.  Совсем легко было разве  что  на уходе за магическими существами и полётах, зельеварении и прорицаниях. Уотсон на своём курсе особо не выделялась и была скорее середняком, нежели числилась в лидерах или отстающих. Как и все периодически влипала в неприятности и оставалась после уроков, но не была частым гостем в кабинете декана. Посещала Хогсмид, играла в волшебные шахматы и, как любой хаффлпаффец, частенько наведывалась на кухню за едой. Она любила полёты и квиддич, хотела играть в команде, но только на четвёртом курсе смогла туда попасть. Не природное бы упорство, давно бы бросила это занятие, но идея засела в голове слишком крепко. Вплоть до окончания школы играла на позиции загонщика.   
    Во время учёбы в Хогвартсе она особо не задумывалась, что будет делать после его окончания. Мысли в голову приходили, их было много, но одну за другой она их отметала. Можно было пойти работать в Мунго, в какую-нибудь лавочку в Косом переулке или связать свою жизнь с квиддичем. Можно было вообще бросить мир магии, и устроиться на работу в маггловский мир, от которого Мэри никогда не отказывалась, и который всё ещё оставался для неё родным. Вариантов была масса, оказалась же Уотсон в итоге в Министерстве Магии, что вполне её устроило. Если вспомнить, то одно время в её голову даже закрадывалась бредовая мысль пойти работать в Аврорат. Было это, кажется, курсе на пятом, особых усилий она для сдачи СОВ не приложила, и, получив свои, в общем-то, заслуженные две «У» по заклинаниям и защите от тёмных искусств, вынуждена была поставить на затее крест. Хотя едва ли её это расстроило. Она бы никогда не смогла работать на такой работе, слишком она сложная, требует принятия быстрых решений и далека от размеренности. Но при этом говорила, что ей просто не повезло на экзамене, вот и всё. Остальные-то баллы были проходными для дальнейшего изучения.
    Работа в Министерстве её, ей-богу, устраивала. За несколько лет она вполне себе обжилась, обросла знакомствами и не собиралась срываться в администрацию. Но чёрт же её дёрнул согласиться на работу в Визенгамоте. Правильно говорила её бабуля: «Бес попутал». Чего Мэри не сиделось на прежнем насиженном месте? Между прочим, бросила фиксированный рабочий день, два законных выходных дня и трепетное отношение к нервной системе! И ради чего вообще? Ради перебирания бумажек, перекладывания «дел» с места на место, написания повесток и сплошной переработки? Что обычно сулят, приглашая на такую работу? Престиж и перспективы карьерного роста? Только они не говорят, что все эти «перспективы» светят лет через пять в лучшем случае, но пока работаешь в таком ритме, есть большая вероятность, что должность помощника судьи, а затем и самого судьи станет уже и не нужна вовсе, потому что единственным желанием станет бежать подальше. Зря она не поверила Роберту, что суд – это как сумасшедший дом, и идти работать туда секретарём – это если идея и не ужасная, то не совсем хорошая точно. Поработав недельку, поймёшь, что и даром всё это не надо. Уотсон и поняла. Да она скоро жить на работе будет, или работа у неё, потому что всё равно приходится брать что-то домой доделывать. Или сиди в кабинете, или работай дома. Разницы Мэри особой не видит. Теперь она стабильно с чем-нибудь не успевает, вечно куда-то бежит, хотя ненавидит такой ритм, но самое страшное – она к этому уже привыкает. Тонны пергамента, десятки служебных записок, каждое утро стопкой «дела» в суд на рассмотрение, и не дай Мерлин не будет какой-нибудь бумажки, голову снесут. Никакой личной жизни, Уотсон. Ни-ка-кой.
    Но с этой дурной работой как бы она не была загружена, о войне она не думать просто не может. Мэри боится. Боится за людей, за себя, за будущее. Кто не боится, тот глупец. Страх эмоция нужная, она помогает выжить.

Несчастным быть куда легче, чем быть счастливым. Гораздо проще сваливать своё дурное настроение на подгоревший завтрак, отвратительную погоду и соседей-идиотов, врубающих музыку в 8 утра, тащить негатив в свою жизнь осознанно и говорить себе, что всё плохо. Тут и усилий прикладывать не надо. Для того чтобы поныть повод всегда найдётся. Сложнее не распыляться на мелочи, брать себя в руки и смотреть вперёд с оптимизмом. «Будьте счастливыми, чёрт подери! Делайте что-нибудь, чтобы быть счастливыми!», - хочет порой проорать Мэри, но она терпит, не срывается. Она слишком хорошо знает, что если сорвётся, будет плохо. И людям будет плохо, и ей. Ей самой,  может быть, в несколько даже раз хуже будет, потому что совесть её изнутри сгрызёт. К чему добавлять проблем в и так не простую жизнь? Кому будет легче и проще от её срывов? Уотсон не любит сложности, она старается их избегать, сгладить острые углы и избежать конфликтов. Старается, но не всегда получается. Она внешне относится ко всем ровно и дружелюбно, но в глубине души всё равно разделяет людей на «своих» и «чужих», хоть это и не всегда правильно. «Своим» людям от неё достаётся больше, чем чужим. Мэри с незнакомыми людьми держит своё мнение при себе, прикусывает язык, чтобы не сболтнуть лишнего, душит свою прямолинейность в зародыше. Она повторяет про себя как мантру, что если кому-то нужен совет, он его спросит, но с близкими людьми она просто не может держать язык за зубами. Сказать, что этот цвет совсем не к лицу, причёску стоило бы изменить, а мантию с дурацким фасоном и вовсе выкинуть – для Мэри это нормально, другой вопрос, что для окружающих это нормально далеко не всегда. Она пытается говорить мягче, не в такой резкой форме, но выходит чаще по-идиотски. Иногда она вообще думает, что ей лучше заткнуться. Такую весьма своеобразную заботу понимают не всегда и не все, а Уотсон, между прочим, от чистого сердца. Она просто хочет, чтобы всё было если не идеально, то хотя бы хорошо, даже мантия. Мэри вообще в своей заботе порой перегибает палку. Если человек болен, она заставит его пить противные, мерзкие отвары минута в минуту, чтобы быстрее поставить на ноги; если вам нравится грушевый пирог, закормит вас им едва ли не до тошноты; если решит ради вас стерпеть что-то, что ей не нравится, будет терпеть и молча страдать, твёрдо стоя на своём даже в ущерб себе.
    Уотсон не выносит беспричинного нытья, вечных жалоб на несправедливую жизнь и театральные постановки с боем посуды. Настоящую трагедию всегда видно, она не нуждается в приукрашивании и красном словце. Она фонит так, что почувствуешь её сразу, как только окажешься рядом. По спине пробегает холодок, сердце падает куда-то вниз, а в голове начинают метаться мысли. Внутри у Мэри всё дрожит, переворачивается, звенит, отдаётся эхом, причиняет почти физическую боль. Чужое страдание бьёт так же сильно, как и своё, порой даже больнее. Люди страдают или животные, какая разница? Плохо бывает всем, и ей всех жалко, пусть и не всегда эта жалость и сочувствие нужны и не всегда их принимают. Можно не смотреть и не видеть, не слушать и не слышать, спрятаться в скорлупу и не высовывать нос, но Мэри так не умеет. Она и видит, и слышит, и стоять смотреть на это просто так не в состоянии. Надо что-то сделать, чтобы стало легче, проще, и не обязательно вытрясать при этом душу, заставлять говорить или самой болтать без остановки. Иногда достаточно налить чашку чая, посидеть рядом и дать понять, что всё будет хорошо. Хотя к боли можно привыкнуть, от боли можно абстрагироваться, заставив себя зачерстветь и принимать происходящее за рутину, врачи же как-то справляются. Невозможно протаскивать через себя страдание и оставаться прежним. Мэри бы не смогла, слишком чуткая, слишком сострадательная, она бы сломалась. Поэтому Уотсон не работает в больнице Св. Мунго.
    Люди любят рассказывать, а Мэри любит слушать. Удивительно, как много каждый может рассказать о себе, лишь стоит задавать наводящие вопросы. Любопытство и любовь к историям делают своё дело: если бы Мэри захотела, могла бы уже написать двухтомник рассказов. Маленькие и большие, счастливые и не очень, в каждом из них была бы чья-то судьба и частичка, но Мэри держит всё в голове, не разносит сплетни. Она и чужие секреты не выдаёт, а свои и подавно. Уотсон скрытная и недоверчивая, о себе разговоров предпочитает избегать, пресекает вопросы, отшучивается или просто меняет тему. Подкладывает ещё один кусок торта, наливает очередную чашку чая и задаёт ещё один вопрос, и беседа снова течёт своим чередом. Любит она эти неторопливые разговоры, после которых можно посидеть и ещё раз всё обдумать, расставить по своим местам никуда не торопясь. История каждого человека уникальна, а жизнь – лучший драматург.
    Мэри не любит шума, суеты и беготни. В любой ситуации она не намерена подгонять людей и форсировать события. Конфликтную ситуацию всегда предпочтёт замять, нежели раздуть пламя и закатить скандал. Неохотно выходит из зоны комфорта и не особо жалует перемены в жизни, хоть и старается смотреть в будущее с оптимизмом. Любит и ценит стабильность, комфорт и уют. Считает себя реалистом и достаточно сознательным человеком, который не совершает глупых необдуманных поступков, но в этом плане несколько приукрашивает действительность. Какую-нибудь глупость вытворить может очень даже запросто, после которой будет сама не в состоянии понять, как такое случилось. Плохо управляется со временем, тяжело работает по плану и по расписанию, необходимость успевать куда-то к определённому сроку угнетает её, равно как и необходимость быстро принимать решения. Будет делать всё, чтобы не опоздать, потому что в противном случае ей станет очень неловко за своё поведение. В силу того, что не всегда может правильно распределить своё время, сдаёт всю свою работу раньше положенного срока или приходит заранее на встречу, всегда веря в то, что лучше раньше, чем позже.